1. Имя, фамилия
Raniero Corti – Раньеро Корти

2. Прозвище
Cane da cortile – Дворняга.
Обращаться к себе синонимичным вариантом – Cane bastardo (или просто Bastardo) – позволяет немногим. От прочих расценивает как оскорбительную фамильярность.

3. Возраст
неполных 32 года

4. Национальность
наполовину точно итальянец, сицилиец, на вторую половину – неизвестно, возможно, тоже

5. Положение в клане
консильери

6. Характер
Замкнутый, необщительный, крайне молчаливый. Внешне производит впечатление человека равнодушного, отстранённого, неискреннего. Сдержан в выражении эмоций – привык полностью себя контролировать. Ироничен до язвительности.
Сдержанно агрессивен, склонен к жестокости – но без причины, или хотя бы повода, к ней не прибегает. Впрочем, с посторонними держится самоуверенно, подчас вызывающе – что иногда решает затруднения с поводом.
Последователен в расположении и неприязни – но в целом скорее недружелюбен. По большому счёту, по-собачьи предан одному человеку – и на других его уже не хватает.
Вынужденно лицемерен – от чего сам не в восторге, но другого выхода для себя не видит. По сути, атеист, но пытается быть, хотя бы внешне, добрым католиком. Глубоко равнодушен к детям – но с детьми крёстного много общается и играет, таскает на плечах и приносит конфеты. Гомосексуалист, но по возможности это скрывает. Всё, что угодно – лишь бы не огорчать крёстного.
Скорее умён, но плохо образован – нахватан по верхам, и даже в рамках школьной программы скудные и бессистемные познания перемежаются с обширными областями глубокого невежества и смутных представлений. Что не отменяет компетентности в определённых областях, интересующих его с профессиональной точки зрения. Прост в речи и манерах.
Не любит и не доверяет механизмам сложнее пистолета (то есть, ничему из того, что неспособен разобрать и собрать сам так, чтобы оно не перестало работать). Единственное исключение делает для мотоциклов – давней, ещё детской мечты – а точнее, для собственной машины, Honda CB 750 Nighthawk.
Много курит – дешёвые крепкие сигареты. Пьёт редко и мало – слишком ценит трезвость рассудка и самоконтроль.
Умеет и любит стрелять, регулярно бывает в тире, с Glock 28 не расстаётся практически никогда. Борьбой не занимался, при необходимости – дерётся по-уличному, без правил. Любимый крёстным бокс в душе уже ненавидит.

7. Внешность
Мужчина среднего роста – а скорее даже невысокий, не слишком мускулистый, без лишнего жирка – точнее, вообще без жирка, попросту тощий, что всякий раз, когда он обедает в доме крёстных родителей, заставляет матушку причитать и подкладывать ‘бедному мальчику’ добавки. По-мальчишески угловатый, костлявый. Кисти рук крупные, рельефные, сильные – со слегка загрубевшей кожей и коротко остриженными ногтями. Сам на вид – неопределённого возраста, в интервале от 30 до 50 – и то без гарантий. Лицо сухое, резкое, скуластое, не то чтобы потасканное – просто потрёпанное жизнью. От этой же потрёпанности, а вовсе не от большой улыбчивости – морщинки у глаз и рта. Чёрные, пока без проседи, волосы – короткие, прямые, жёсткие, точно проволока, непослушные; чёрные глаза – сумрачные, вечно прищуренные. Часто бывает слегка небрит. Кожа чуть смуглая, а больше обветренная, сухая, тёплая. В общем, не красавец, не обаятельный – просто себе человек.
В движениях скупой, ленивый, небрежный. Чем больше напряжён внутренне – а напряжён он почти всегда – тем больше расслаблен внешне, вплоть до некоторой разболтанности. Мимика сдержанная, маловыразительная – не зная, не разберёшься. Если усмехается – именно усмехается, улыбается он редко, и то одними глазами – то только уголками губ. Если хмурится – да какое там если, он обычно и выглядит хмурым, что ещё совершенно ничего не значит.
Молчалив, но когда говорит – голос низкий, хрипловатый, прокуренный. Неэмоциональный – разве что лёгкая ирония проскользнёт, да и то не сразу угадаешь. Манера речи – грубоватая, прямая, резкая.
Одевается просто, удобно, во что-то неформальное – полуспортивное, а то и едва ли не байкерское, но довольно сдержанно. Предпочитает свободный крой, тёмные цвета. При необходимости, конечно, может влезть и в приличный костюм – но даже самый удачно сшитый и только что выглаженный пиджак уже через полчаса выглядит на нём так, как будто его неделю назад купили на дешёвой распродаже и с тех пор носили, не снимая – и даже спали в нём, судя по всему. С повседневной одеждой эффект похожий – просто по ней это не так заметно. По собственной квартире может ходить в одних штанах, а то и без них – и не факт, что он вспомнит об этом, открывая дверь на звонок. Украшений не носит в принципе.

8. Биография
Раньеро Корти родился 17 ноября 1976 года. Мать его, женщина лёгкого поведения не столько по профессии, сколько по склонности душевной, имени отца назвать не могла – впрочем, мальчика оно не слишком-то и интересовало. Почему она решила выносить и родить ребёнка – тревожась о собственной одинокой старости или ещё зачем, или попросту ничего не решала, а оно само так вышло – также осталось неизвестным, да и, по сути, совершенно несущественно для нашего повествования.
Особо выраженных материнских инстинктов за синьориной Корти замечено никогда не было, сын её интересует мало, а потому растёт как крапива под забором на добровольном попечении мягкосердечных соседок, а когда и без оного. В школу ходит эпизодически, учится из рук вон – не столько из-за нехватки способностей, сколько в связи с полнейшим безразличием к наукам и постоянными конфликтами с учителями и сверстниками. Детский сад при церкви закладывает в юном Раньеро глубокую неприязнь к религии в целом и католицизму в частности. Начальная и средняя школы прибавляют к этому отвращение к учебным заведениям как классу. Высшую школу он уже не посещает, поскольку однажды весной, в возрасте двенадцати лет, уходит из дома окончательно – тем самым раз и, казалось бы, навсегда покончив с назойливыми попытками окружающего мира дать ему полноценное образование.
Более полугода Раньеро обитает в портовом районе в своё удовольствие – или не вполне, по крайней мере, не всегда – но всё же живёт так, как хочет сам. Подрабатывает по мелочи – разумеется, неофициально – из разряда ‘подай-принеси’, подворовывает – опять же по мелочи, прибивается к стайкам таких же неприкаянных уличных юнцов, чтобы вскоре с ними рассориться. Живёт настоящим, охотно забывая о прошлом и не тревожась о будущем.
Однако, освоившись на новом месте – несколько чрезмерно освоившись, возможно – и решившись на первую в жизни серьёзную кражу, он влипает в крайне неприятную историю. В канун рождества с борта пассажирского лайнера сходит на берег суетливый тип, нервно сжимающий в руке дипломат. Раньеро хватает сообразительности и охотничьего чутья, чтобы навскидку признать цель стоящей, но не хватает осмотрительности оценить связанный с ней риск. Ему удаётся на бегу выхватить дипломат из рук жертвы и даже унести ноги – ровно до поворота за угол, за которым он и попадает прямо в распростёртые объятия коллег означенного типа. Немногим позже, разлучённый с добычей и несколько избитый, подросток оказывается на правах почётного гостя в подвале личной резиденции тогдашнего главы клана Cane Corso – после чего о нём благополучно забывают, поскольку как раз в это время в оном клане происходит известный переворот, закончившийся приходом к власти дона Сантони.
Почти сутки, пока в доме идёт перестрелка, последующее наведение порядка и подготовка к взрыву газа – долженствующему имитировать несчастный случай, – Раньеро проводит в подвале. Едва ли не в последние минуты перед тем, как здание должно взлететь на воздух, проверяя напоследок, не забыто ли чего важного или ценного, его (хотя и вряд ли важного и уж точно не особо ценного) извлекает оттуда новоявленный дон Сантони лично – и, по одному ему ведомым причинам, оставляет мальчика при себе. Этакая классическая рождественская сказка с неотвратимым хэппи-эндом.
Раньеро растёт в доме Сантони. По настоянию дона принимает крещение, хотя в душе остаётся атеистом – ну, самое большее, агностиком. В школу возвращаться отказывается, но охотно учится всему необходимому – от обращения с огнестрельным оружием до методов информационного анализа – самостоятельно, по книгам.
Следует отметить, что его отношение к крёстному отнюдь не исчерпывается благодарностью и сыновней привязанностью. Впрочем, даже сейчас, после без малого двадцати лет знакомства, он искренне надеется, что крёстный не догадывается о некоторых аспектах означенного отношения. Конечно, у каждого антисемита есть свой любимый еврей – но Раньеро в курсе, что именно дон Сантони думает о содомии и содомитах, и избегает лишних осложнений.
Должность консильери переходит к нему в неожиданно юном возрасте – после смерти предыдущего советника. Раньеро на тот момент ещё нет и двадцати. Однако, учитывая, что разговаривать с людьми дон Сантони предпочитает сам, а советуется обычно с женой, должность эта, особенно поначалу, носит скорее номинальный характер – ну должен же кто-то на ней числиться. Со временем и опытом, правда, обязанности Раньеро постепенно выходят за рамки секретарских, и дон Сантони доверяет ему даже вести отдельные переговоры – особенно с людьми, неприятными ему самому. А для готовности в любой момент сесть в тюрьму вместо крёстного Раньеро никогда не нужно было лишнего повода вроде какой-то там должности.
Формально является владельцем компьютерного клуба ‘Vivaio’. Бывает там раз в год по обещанию, внимания делам заведения уделяет немного, но зато, как частный предприниматель, имеет вполне законное разрешение на ношение оружия.
Живёт в однокомнатной квартире – безусловно, он мог бы позволить себе и большую, но тогда все комнаты, кроме одной, стояли бы пустыми, а излишеств Раньеро не любит. К тому же, в его распоряжении по-прежнему остаётся комната в доме крёстных, где он довольно часто и остаётся ночевать, задержавшись по делам или просто так.

9. Особенности
Все особенности фанатично рассованы по прочим пунктам анкеты. На отдельный раздел ничего не осталось.

10. Ориентация
гомосексуалист

11. Пробный пост или ссылка на отыгрыши с других форумов
2007 год, Рождество. Дом семьи Сантоне.
Рождество – семейный праздник. Шум, гам, мелкие галдят наперебой, бузят, смеются, кто-то бойкий отправляет неугодные кусочки под стол собаке – чем успешно отвлекает на себя внимание матушки, за что я крайне ему признателен. Мне совершенно не хочется объяснять, почему я так мало ем – но и есть тоже совершенно не хочется. Если в доме крёстных сегодня празднуют день рождения бога – то я, скорее, отмечаю второй собственный. Не то чтобы я был особо сентиментален – но раз в год-то можно и вспомнить.
...за долгие часы, проведённые в многажды клятом подвале, страх постепенно отступает, сменяясь глухой, концентрированной яростью. В тринадцать лет собственная смертность осознаётся скорее абстрактно, но голод, а больше жажда, напоминает о себе, а отсутствие какого бы то ни было туалета уже привело к тому, что один из углов тесного замкнутого помещения отнюдь не благоухает. От усталости гудит голова, а заснуть не удаётся – взвинченные нервы заставляют то и дело вскидываться, хотя толстые стены и дверь не пропускают ни звука. У стенки за дверью – так, чтобы не сразу было заметно от входа – я и сижу, связывать меня побрезговали – ну да им же хуже.
Скрежет в замке. Я тихо поднимаюсь на ноги и распластываюсь спиной по каменной кладке. Дверь распахивается, недовольный голос бурчит что-то – мол, хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам – но дожидаться того, что бы он ни собирался делать, я не намерен. Прыгаю – но мышцы, оказывается, успели затечь, и растопыренными пальцами по глазам я промахиваюсь, бездарно повиснув на горле вошедшего. Он прижимает подбородок к груди и чего-то говорит – в ушах звенит басовая нота обречённости, заглушающая прочие звуки. Я чувствую себя совершеннейшим идиотом и выпускаю чужое горло – очевидно, что задушить его у меня нет ни малейшего шанса. Ожидаю удара, а скорее – пинка, но он опять что-то говорит – про взрыв, до которого остались считанные минуты, и, почему-то, про испачканный пиджак. Не важно. Если меня не задерживают, я лучше пойду – от греха подальше. Иду – и ведь действительно не задерживают – свет режет отвыкшие глаза, с дороги я сбиваюсь сразу, и ищу уже не выход, а просто хоть какое-нибудь окно – но он, оказывается, идёт следом – догоняет, прихватывает за плечо и быстрым шагом едва ли не выволакивает наружу, и тащит дальше, а за спиной грохот, и что-то рушится, и горит.
Я отказываюсь от предложения проводить меня домой, а вот составить ему компанию почему-то соглашаюсь – и так и таскаюсь за ним, пока он ходит по уже закрытым на Рождество лавкам, которые специально ради него открывают совершенно не возмущённые, а то и обрадованные поздним визитом хозяева, и, стискивая зубы, тащу сгружаемые им на меня свёртки и пакеты, хотя меня самого уже слегка пошатывает – на что он вовсе не обращает внимания. Кутаюсь в его пиджак, испачканный мною же, и безмерно радуюсь тому, что заточку у меня отобрали ещё до подвала.
Смешанные облегчение с обескураженностью кружат голову, и я никак не могу перестать отчаянно дерзить – а он лишь одёргивает меня, когда я совсем уж зарываюсь, и не позволяет вытирать рукавом нос – хотя пиджаку от этого уже ни жарко, ни холодно. Единственный раз он бьёт меня по лицу – хотя вот тут я как раз не совсем понимаю, за что – прямо посреди разговора: ‘Правда, моя жена – красивая женщина?’ – я не понимаю, о ком он говорит, и поэтому только пожимаю плечами – ‘Ты же её видел. А кого я, по-твоему, целовал в лоб на прощанье?’ – ‘Ну... мужика какого-то...’ Берёт за плечи, разворачивает к себе и бьёт открытой ладонью – хотя я ничего такого в виду не имел, может, это его брат или племянник? – а потом переспрашивает: ‘Так правда, моя жена – красивая женщина?’ Мне, по большому счёту, плевать, на ком он там женат, но схватываю я быстро – и вполне уверенно киваю. Женщина так женщина, красивая так красивая...
Я чуть улыбаюсь воспоминанию. Моя крёстная – действительно на редкость красивая женщина, а не беспокой её так мой аппетит и патологическое нежелание жениться, вообще была бы ангелом во плоти. А крёстный – на удивление терпеливый человек. Нахамил я ему тогда порядком, а он только и сказал, что из меня может выйти толк – если я когда-нибудь научусь разговаривать по-человечески. Правда, я так и не уверен, что научился разговаривать – ну, по крайней мере, молчать научился. Вопрос с толком, впрочем, тоже пока остаётся на повестке дня.
Воспоминания – не думаю, что это ностальгия, вернуться в то время мне совершенно не хотелось бы – свербят в пересохшем горле, и я тянусь за граппой. Наливаю маленько, так, на раз понюхать – крёстный смотрит на меня, и привычные смешинки в его глазах разбавляются лёгким удивлением. Я только пожимаю плечами:
– Ну, с Рождеством...
‘...и тебя с праздничком, Дворняга’.

12. Связь
Есть контакт... Кому скинуть личным сообщением?